Пресс-центр

Первый день третьего тура (28 июня)

Играть большой классический концерт с симфоническим оркестром – мечта любого начинающего пианиста. Конкурс памяти В. Лотар-Шевченко делает эту мечту реальностью – правда, при условии прохождения участника на третий тур. И здесь-то проверяются те пианистические качества, которые могли быть не востребованными ранее. Это, прежде всего, способность партнерствовать с дирижером и с оркестром; способность высказываться в большом стиле на большой сцене; умение вписаться в оркестровую канву и вовремя среагировать на дирижерские жесты. В общем, это проверка профессионализма уже совсем по гамбургскому счету. Нужно сказать, что для Уральского филармонического оркестра фортепианные концерты Бетховена, Прокофьева, Рахманинова являются не просто знакомыми, а давно обкатанными произведениями, и сам оркестр уже в третий раз становится проводником молодых пианистов – через третий тур – в музыкантское будущее. Дирижер Алексей Доркин, впервые в 2016 г. участвующий в роли дирижера данного конкурса, кажется, сумел сделать этот путь для конкурсантов максимально комфортным.

Повторившийся у двух конкурсантов, выступивших в зале Свердловской академической филармонии 28 июня, концерт №3 Бетховена предстал совершенно разной музыкой. У Жибек Кожахметовой женское, бережное нутро в большой степени превратило Бетховена в лирика и певца пасторальности. Неяркий, матовый звук, быстрое сворачивание драматических всплесков, ощущение гармоничности существования и полной растворенности в природном мире – все это выровняло, причесало и «олиричило». Наиболее удачно, на наш взгляд, прозвучала 2-я часть концерта, где пианистка прошла испытание сложностью медленного темпа – и прошла это испытание с поразительным, почти медитативным спокойствием. Но показательно, что даже техничные промельки быстрых пассажей, или задиристая быстрая тема финала – эти моменты тоже игрались Жибек лирически. Оркестр, легких расхождений которого с пианисткой сложно было не заметить, словно подхватил некоторую мимозность трактовки и порой звучал аморфно. Лишь в каденциях Жибек позволяла себе проявить эмоциональный диапазон, впрочем, каждый раз снова пряча свое «я» за ровностью пассажей и отсутствием какого-либо спора с оркестром.

Позднее в этот вечер, у Тимофея Доли, Бетховен предстанет более волевым, мускулистым, классицистски отточенным. Уже первая тема концерта, по сравнению с женским исполнением Жибек, у Тимофея обрела контрасты и ритмический скелет. Экономная педаль и преобладающий штрих non legato вдруг сделали выпуклыми, маркированными отдельными мотивы, внеся в музыкальное повествование внутреннюю конфликтность. Наш слух отмечал и особое пианистическое изящество вписываться со своими пассажами в мелодию оркестра, но при этом – и драматические вспышки кульминаций. И, несмотря на способность Тимофея так же, как и Жибек, уходить на легких пейзажных пассажах в «тень», в мужской интерпретации отчетливо прорезалась функция рояля как корифея, как индивидуального голоса.

В чем заключается искусство держать внимание слушателя? Может быть, в том, что в каденции 1-й части Тимофей заставил нас переживать все перипетии лирического героя этой музыки – страдающего, молящего о чем-то, сомневающегося? Здесь была речь живого человека, здесь была свобода личного высказывания – с моментами тишины, раздумий, rubato… 2-я часть концерта, казавшаяся у Жибек островком полнейшего растворения в красоте мира, в руках Тимофея добавила всем мечтаниям и печалям композитора оттенок торжественности. Все стало крупнее, значительнее, ярче, мужественнее, философичнее. Чуткий оркестр зазвучал величественно и одухотворенно! Бетховен предстал созерцателем-философом. А 3-я часть, где доминирующая классицистская «ударность» звукоизвлечения рефренной темы перемежалась искристо-моцартовской радостью бытия, подтвердила способность Т. Доли передать стереоскопичность картины мира Бетховена. Этому взгляду в немалой степени способствовала свобода артикуляции, индивидуальность музыкальной речи исполнителя.

Второй выбранный для исполнения концерт у обоих конкурсантов по эпохе написания и по стилю сильно отличался от Бетховена – и требовал художественно-стилевого, да и личностного перевоплощения.

Концерт №3 Сергея Прокофьева, выбранный Жибек Кожахметовой и ставший отголоском прошедшего весной по России и миру юбилейного года Прокофьева, заставил пианистку найти в себе новые возможности. Сказать по правде, слушательское впечатление получилось неоднозначным. С одной стороны, Жибек проявила волевое начало, напористую уверенность во 2-й части концерта и тигриную хватку в 3-й части. Ясно, что она, по сути, справилась с тем каскадом технических приемов, красок, ритмов, настроений, которые в причудливом и стремительном сочетании нанизывает Прокофьев (особенно в финале). Очевидно, что токкатная техника, легкость витиеватых пассажей, способность передать причудливый морок или светлую бесстрастную лирику медленных тем Прокофьева – все это дается пианистке. Однако, с другой стороны, невозможно умолчать о том, что оркестр здесь чаще заглушал солистку, чем в Бетховене, и, вероятно, потому, что женским рукам не доставало элементарных физических сил. При этом Жибек все-таки не хватило озорства, дерзости, куража – того актерского плюсования, которое необходимо в игре Прокофьева. И, тем не менее, эта представительница казахстанской пианистической школы – настоящий боец, «бегун» на длинную дистанцию, и потому долгие овации зала были вполне оправданы.

Легендарный Концерт №2 Сергея Рахманинова, вызывающий у русского человека (да, пожалуй, и у любого слушателя в мире) почти бессознательную эмоциональную реакцию благородной возвышенности, чувства Родины и ее особого воздуха и пространства, был выбран Тимофеем Долей. Непростые требования, которые предъявляет к пианисту этот, казалось бы, «самоигральный» концерт, Тимофею почти все оказались по плечу. Перевоплощение по звуку и мироощущению – по сравнению с классицистским исполнением Бетховена – было налицо. Уже первый аккорд колокольного вступления, взятый мягко, будто из ностальгии, позволил выйти на мощное крещендо к началу темы и приковал к себе слушательское внимание, не опуская в дальнейшем. Тимофеем были схвачены многие сугубо рахманиновские свойства: и волевая суровость, и тончайшие изживания в лирике, и тягучая ностальгическая кантилена, и «смуглый» беспафосный тон. И – особенно – то ощущение бесконечного дыхания, простора и воздуха, которое разлито в побочной партии 1-й части и в медленной 2-й части.

Эта средняя часть концерта – с ее многослойной вязью фактуры, в которую вплетено сложное и пронзительное переживание мира и русской природы, – необычайно удалась пианисту в художественном отношении. И ценнее всего оказалось то, что вся эта палитра чувствований, выраженная композитором с высокой простотой, была передана исполнителем без всякой манерности и сентиментализма! Здешность и нездешность, эмоциональность и отрешенность – этот парадоксальный рахманиновский сплав под руками Тимофея и силами его души обрел свою жизнь здесь и сейчас. Финал концерта, и в особенности его энергетическая кода, требовали большей самоотдачи и мощи, чем смог предложить молодой музыкант (возможно, к такому ограничению привела трактовка дирижера, не пошедшего по пути роскошного расширения эмоционального пространства и оставшегося в рамках заданного прежде темпа). Но несомненно, что у Тимофея сложился плотный и тонкий контакт с дирижером и с оркестром, что пианист успевал быстро среагировать на показы дирижера. Думается, что этот музыкант, в котором ощущаются хорошая школа, стилевое чутье и сосредоточенность, заслуживает одной из премий конкурса.


Елена Кривоногова, 
музыковед, преподаватель УГК им. М.П. Мусоргского

Возврат к списку