Пресс-центр

Впечатления от прослушиваний 1 тура Основного конкурса (третий день) - Осипова А.

Самое удивительное и прекрасное, что может произойти на конкурсе — слышать пианиста, который стремится показать не себя и свое высокое мастерство, но — музыку. И в минуту ее звучания тогда, кажется, исчезает всяческая условность формата, атмосфера «прослушивания», за которым следует оценка, а взамен этого дается живая действительность музыки (или же — сверх-действительность), вырастающая в сознании исполнителя и чутко высказанная в звуке инструмента. Звуке, который исходит не от рояля, а от композитора — через пианиста — к тебе.

Это ощущение было даром — слушателю — открывшего конкурсный день Владимира Матусевича.

С самых первых звуков полифонической части программы его исполнительское слышание основ баховской музыкальной речи стало истоком осязаемой ясности мелодических линий, но не отстраненно-прочерченных, а духовно и интеллектуально наполненных.

Выбор произведения Лепо Сумеры для конкурса — необычен, и сам по себе вызывает восхищение, т. к. эта музыка не нацелена на эффектность внешнюю, она требует сильнейшей степени погружения, проживания более внутри, чем вовне. Именно это — так необыкновенно и так естественно в этом музыканте. Вслушивание в каждый звук, каждый слог текста не нарушало тончайшего шелка музыкальной ткани, но, напротив, позволяло пианисту шить из него нечто небесное, едва уловимое на ощупь. Оно — будто развертывалось, расцветало, бутон за бутоном, чтобы потом снова свернуться от прикосновения, прийти к первоначалу; как восходящее солнце, произрастая из точки отсчета, вновь стремится к ней вернуться.

Впечатлило и звучание этюдов Шопена. С первых нот — в звенящих переливах фактуры и блеске — слышалось самое важное: глубина интонации, которая в музыке есть слово, живое и вечное. В кантиленных этюдах предстала не просто выразительность тона и контура, но — голос. Музыка в руках Владимира Матусевича дышала и прорастала полнокровно, ибо главное, что она несет в себе, открывается лишь умному, бережному к ней пианисту.

Тот, чей момент исполнительского творчества нам было счастье видеть и слышать на сцене, — музыкант-мыслитель. Звук его — речь наполненная; не изображение внешнее, но прямая речь, где за пианизмом высшего класса стоит мышление высочайшего полета и глубочайшего погружения к первоосновам музыки.

Исполнение, от которого душа встала дыбом.

Александра Осипова,
аспирантка 2 курса Кафедры истории и теории исполнительского искусства УГК